Неточные совпадения
Она благодарна была отцу за то, что он ничего не сказал ей о встрече с Вронским; но она видела по особенной нежности его после визита, во
время обычной прогулки, что он был доволен ею. Она сама была довольна собою. Она никак не ожидала, чтоб у нее нашлась эта сила задержать где-то
в глубине души все воспоминания прежнего чувства к Вронскому и не только казаться, но и быть к нему вполне равнодушною и спокойною.
Вернувшись
в начале июня
в деревню, он вернулся и к своим
обычным занятиям. Хозяйство сельское, отношения с мужиками и соседями, домашнее хозяйство, дела сестры и брата, которые были у него на руках, отношения с женою, родными, заботы о ребенке, новая пчелиная охота, которою он увлекся с нынешней весны, занимали всё его
время.
Но
в это самое
время вышла княгиня. На лице ее изобразился ужас, когда она увидела их одних и их расстроенные лица. Левин поклонился ей и ничего не сказал. Кити молчала, не поднимая глаз. «Слава Богу, отказала», — подумала мать, и лицо ее просияло
обычной улыбкой, с которою она встречала по четвергам гостей. Она села и начала расспрашивать Левина о его жизни
в деревне. Он сел опять, ожидая приезда гостей, чтоб уехать незаметно.
Илья Ильич жил как будто
в золотой рамке жизни,
в которой, точно
в диораме, только менялись
обычные фазисы дня и ночи и
времен года; других перемен, особенно крупных случайностей, возмущающих со дна жизни весь осадок, часто горький и мутный, не бывало.
И
в его представлении происходило то
обычное явление, что давно не виденное лицо любимого человека, сначала поразив теми внешними переменами, которые произошли за
время отсутствия, понемногу делается совершенно таким же, каким оно было за много лет тому назад, исчезают все происшедшие перемены, и перед духовными очами выступает только то главное выражение исключительной, неповторяемой духовной личности.
Этот несколько суровый тон сменился горячим поцелуем, и Половодова едва успела принять свой
обычный скучающий и ленивый вид, когда
в гостиной послышались приближавшиеся шаги maman. У Привалова потемнело
в глазах от прилива счастья, и он готов был расцеловать даже Агриппину Филипьевну. Остальное
время визита прошло очень весело. Привалов болтал и смеялся самым беззаботным образом, находясь под обаянием теплого взгляда красивых глаз Антониды Ивановны.
Да, этого было даже слишком достаточно, и Хиония Алексеевна на некоторое
время совсем вышла из своей
обычной роли и ходила
в каком-то тумане.
Есть ли она, как и все теории и идеологии, отражение экономической действительности своего
времени и происходящей
в ней борьбы классов, т. е. «надстройка», подпадающая под власть
обычного марксистского объяснения?
В мучениях доживал я до торжественного дня,
в пять часов утра я уже просыпался и думал о приготовлениях Кало; часов
в восемь являлся он сам
в белом галстуке,
в белом жилете,
в синем фраке и с пустыми руками. «Когда же это кончится? Не испортил ли он?» И
время шло, и
обычные подарки шли, и лакей Елизаветы Алексеевны Голохвастовой уже приходил с завязанной
в салфетке богатой игрушкой, и Сенатор уже приносил какие-нибудь чудеса, но беспокойное ожидание сюрприза мутило радость.
Мы обыкновенно думаем о завтрашнем дне, о будущем годе,
в то
время как надобно обеими руками уцепиться за чашу, налитую через край, которую протягивает сама жизнь, не прошенная, с
обычной щедростью своей, — и пить и пить, пока чаша не перешла
в другие руки.
Я догадываюсь, что он вступал
в жизнь с большими и, вероятно, не совсем
обычными для того
времени ожиданиями.
В настоящее
время большинство сахалинских поселенцев
в продолжение первых двух и редко трех лет по освобождении из каторжных работ получают от казны одежное и пищевое довольствие
в размере
обычного арестантского пайка.
Раз оставив свой
обычный слегка насмешливый тон, Максим, очевидно, был расположен говорить серьезно. А для серьезного разговора на эту тему теперь уже не оставалось
времени… Коляска подъехала к воротам монастыря, и студент, наклонясь, придержал за повод лошадь Петра, на лице которого, как
в открытой книге, виднелось глубокое волнение.
Большинство старых деревьев было дуплисто, с теневой стороны густо покрыто мхами вперемежку с лишайниками. Некоторые лесные гиганты, поверженные
в прах, превратились
в рухлядь. На гниющих телах их нашли себе приют другие растения. Только сучья погибших великанов, сотканные из более плотного материала, чем
обычная древесина, продолжали еще сопротивляться всесокрушающему
времени и наподобие нарочно вбитых
в ствол клиньев торчали во все стороны из гнилого валежника.
Предложение его было принято; генерал давным-давно, чуть ли не накануне первого посещения Лаврецкого, спросил у Михалевича, сколько у него, Лаврецкого, душ; да и Варваре Павловне, которая во все
время ухаживания молодого человека и даже
в самое мгновение признания сохранила
обычную безмятежность и ясность души, и Варваре Павловне хорошо было известно, что жених ее богат; а Каллиопа Карловна подумала: «Meine Tochter macht eine schöne Partie», [Моя дочь делает прекрасную партию (нем.).] — и купила себе новый ток.
Вася был отправлен сейчас же к матери
в Мурмос, а Груздев занялся караваном с своею
обычною энергией. Во
время сплава он иногда целую неделю «ходил с теми же глазами», то есть совсем не спал, а теперь ему приходилось наверстывать пропущенное
время. Нужно было повернуть дело дня
в два. Нанятые для сплава рабочие роптали, ссылаясь на отваливший заводский караван. Задержка у Груздева вышла
в одной коломенке, которую при спуске на воду «избочило», — надо было ее поправлять, чтобы получилась правильная осадка.
А через две недели после смерти Верки погибла и наивная, смешливая, кроткая, скандальная Манька Беленькая. Во
время одной из
обычных на Ямках общих крикливых свалок,
в громадной драке, кто-то убил ее, ударив пустой тяжелой бутылкой по голове. Убийца так и остался неразысканным.
В это
время они уже подъехали к самому роскошному заведению на Ямках — к Треппелю. Адвокат Рязанов сказал, улыбаясь своей
обычной иронической улыбкой...
Давно уже прошло
обычное время для обеда, который бывает ранее
в день разговенья.
Под влиянием ее голоса Вихров как бы невольно опустился на прежнее место перед камином. Мари же отошла и села на свое
обычное место перед рабочим столиком, — она уже ожидала, что ей придется выслушать несколько, как она выражалась, проклятий. Вихров
в последнее
время действительно
в присутствии ее беспрестанно проклинал и себя, и свою жизнь, и свою злосчастную судьбу.
Я счастлив уже тем, что нахожусь
в теплой комнате и сознаю себя дома, не скутанным, свободным от грязи и вони, вдали от поучений. Старик Лукьяныч, о котором я уже не раз упоминал на страницах"Благонамеренных речей"и который до сих пор помогает мне нести иго собственности, встречает меня с
обычным радушием, хотя, я должен сознаться,
в этом радушии по
временам прорывается легкий, но очень явный оттенок иронии.
Но на деле никаких голосов не было. Напротив того, во
время минутного переезда через черту, отделяющую Россию от Германии, мы все как будто остепенились. Даже дамы, которые
в Эйдкунене пересели
в наше отделение, чтобы предстать на Страшный суд
в сопровождении своих мужей, даже и они сидели смирно и, как мне показалось, шептали губами
обычную короткую молитву культурных людей:"Пронеси, господи!"
Голос у него стал крепким, лицо побледнело, и
в глазах загорелась
обычная, сдержанная и ровная сила. Снова громко позвонили, прервав на полуслове речь Николая, — это пришла Людмила
в легком не по
времени пальто, с покрасневшими от холода щеками. Снимая рваные галоши, она сердитым голосом сказала...
Тайный, внутренний инстинкт привел его на то место, где он разошелся сегодня с Николаевым. Ромашов
в это
время думал о самоубийстве, но думал без решимости и без страха, с каким-то скрытым, приятно-самолюбивым чувством.
Обычная, неугомонная фантазия растворила весь ужас этой мысли, украсив и расцветив ее яркими картинами.
"Ну-с, прощайте! тороплюсь!" — повторял он мысленно
обычный посетительский припев, и это было самое большее, на что он мог
в настоящее
время рассчитывать, с точки зрения дружества.
Спустя некоторое
время нашлась вечерняя работа
в том самом правлении, где работал ее муж. По крайней мере, они были вместе по вечерам. Уходя на службу, она укладывала ребенка, и с помощью кухарки Авдотьи устраивалась так, чтобы он до прихода ее не был голоден. Жизнь потекла
обычным порядком, вялая, серая, даже серее прежнего, потому что
в своей квартире было голо и царствовала какая-то надрывающая сердце тишина.
Нас ехало
в купе всего четыре человека, по одному
в каждом углу. Может быть, это были всё соотечественники, но знакомиться нам не приходилось, потому что наступала ночь, а утром
в Кёльне предстояло опять менять вагоны. Часа с полтора шла
обычная дорожная возня, причем мой vis-Ю-vis [сидевший напротив спутник] не утерпел-таки сказать: «а у нас-то что делается — чудеса!» — фразу, как будто сделавшуюся форменным приветствием при встрече русских
в последнее
время. И затем все окунулось
в безмолвие.
Тут и замученный хождениями по мытарствам литератор, и ошалевший от апелляций и кассаций адвокат, и оглохший от директорского звонка чиновник, которые надеются хоть на два, на три месяца стряхнуть с себя массу замученности и одурения,
в течение 9 — 10 месяцев составлявшую их
обычный modus vivendi [образ жизни] (неблагодарные! они забывают, что именно эта масса и напоминала им, от
времени до
времени, что
в Езопе скрывается человек!).
Проводить
время с Амальхенами было вовсе для моего героя не
обычным делом
в жизни: на другой день он пробирался с Гороховой улицы
в свой номер каким-то опозоренным и расстроенным… Возвратившись домой, он тотчас же разделся и бросился на постель.
В конце концов Н.И. Пастухов смягчался, начинал говорить уже не вы, а ты и давал пятьдесят рублей. Но крупных гонораров платить не любил и признавал пятак за прозу и гривенник за стихи. Тогда
в Москве жизнь дешевая была. Как-то во
время его
обычного обеда
в трактире Тестова, где за его столом всегда собирались сотрудники, ему показали сидевшего за другим столом поэта Бальмонта.
Во
время обычных танцев после программы на эстраде я отдыхал
в буфете.
Прямо из трактира он отправился
в театр, где, как нарочно, наскочил на Каратыгина [Каратыгин Василий Андреевич (1802—1853) — трагик, актер Александринского театра.]
в роли Прокопа Ляпунова [Ляпунов Прокопий Петрович (ум.
в 1611 г.) — сподвижник Болотникова
в крестьянском восстании начала XVII века,
в дальнейшем изменивший ему.], который
в продолжение всей пьесы говорил
в духе патриотического настроения Сверстова и, между прочим, восклицал стоявшему перед ним кичливо Делагарди: «Да знает ли ваш пресловутый Запад, что если Русь поднимется, так вам почудится седое море!?» Ну, попадись
в это
время доктору его gnadige Frau с своим постоянно антирусским направлением, я не знаю, что бы он сделал, и не ручаюсь даже, чтобы при этом не произошло сцены самого бурного свойства, тем более, что за палкинским обедом Сверстов выпил не три
обычные рюмочки, а около десяточка.
— Я получил от вас бумагу, — начал Тулузов с
обычным ему последнее
время важным видом, —
в которой вы требуете от меня объяснений по поводу доноса, сделанного на меня одним негодяем.
Стулья на этот раз усиленно застучали.
В зале произошло общее движение. Дорожный телеграф дал знать, что поезд выехал с соседней станции и через двадцать минут будет
в Бежецке.
В то же
время в залу ворвалась кучка новых пассажиров. Поднялась
обычная дорожная суета. Спешили брать билеты, закусывали, выпивали. Стыд — скрылся. Мы с Глумовым простились с Редедей и выбежали на платформу. Как вдруг мой слух поразил разговор.
— Может быть… — вяло ответил седой господин и отвернулся. А
в это
время к ним подошел губернатор и опять стал пожимать руки Семена Афанасьевича и поздравлять с «возвращением к земле, к настоящей работе»… Но умные глаза генерала смотрели пытливо и насмешливо. Семен Афанасьевич немного робел под этим взглядом. Он чувствовал, что под влиянием разговора с приятелем юности мысли его как-то рассеялись, красивые слова увяли, и он остался без
обычного оружия…
Некоторое
время в доме происходило
обычное послеобеденное движение: слышалось лязганье перемываемой посуды, раздавался стук выдвигаемых и задвигаемых ящиков, но вскоре доносилось топанье удаляющихся шагов, и затем наступала мертвая тишина.
В это
время из дома выбежала Марта спросить что-то у Вершиной. Хлопоты перед отъездом немного расшевелили ее лень, и лицо ее было живее и веселее
обычного. Опять, уже обе, стали звать Передонова
в деревню.
A messieurs совсем и не воображали, что Дмитрий Павлыч строит против них ковы. Они
в это
время закусывали, прохаживались по «простячкам», приготовлялись публично «проэкзаменовать» мировых посредников за их предерзостные поступки и вообще шутили
обычные шутки.
Так тихо и мирно провел я целые годы, то сидя
в моем укромном уголке, то посещая столицы Европы и изучая их исторические памятники, а
в это
время здесь, на Руси, всё выдвигались вопросы, реформы шли за реформами, люди будто бы покидали свои
обычные кривлянья и шутки, брались за что-то всерьез; я, признаюсь, ничего этого не ждал и ни во что не верил и так, к стыду моему, не только не принял ни
в чем ни малейшего участия, но даже был удивлен, заметив, что это уже не одни либеральные разговоры, а что
в самом деле сделано много бесповоротного, над чем пошутить никакому шутнику неудобно.
В этом году к
обычной репортерской работе прибавилась еще Всероссийская художественно-промышленная выставка, открывшаяся на Ходынке, после которой и до сего
времени остались глубокие рвы, колодцы и рытвины, создавшие через много лет ужасы Ходынской катастрофы…
Когда-то, месяца три или четыре тому назад, во
время катанья по реке большим обществом, Нина, возбужденная и разнеженная красотой теплой летней ночи, предложила Боброву свою дружбу на веки вечные, — он принял этот вызов очень серьезно и
в продолжение целой недели называл ее своим другом, так же как и она его, И когда она говорила ему медленно и значительно, со своим
обычным томным видом: «мой друг», то эти два коротеньких слова заставляли его сердце биться крепко и сладко.
На наше счастье, все
время погода была великолепная — ни дождей, ни
обычного в то
время жгучего суховея с астраханских и задонских степей.
Невнимание к нему немножко обижало его и
в то же
время возбуждало
в нем чувство уважения к этим людям с темными, пропитанными свинцовой пылью лицами. Почти все они вели деловой, серьезный разговор,
в речах их сверкали какие-то особенные слова. Никто из них не заискивал пред ним, не лез к нему с назойливостью,
обычной для его трактирных знакомых, товарищей по кутежам. Это нравилось ему…
Вообще же о войне говорили неохотно, как бы стесняясь друг друга, точно каждый боялся сказать какое-то опасное слово.
В дни поражений все пили водку больше
обычного, а напиваясь пьяными, ссорились из-за пустяков. Если во
время беседы присутствовал Саша, он вскипал и ругался...
Потом народ рассыпался частью по избам, частью по улице; все сии происшествия заняли гораздо более
времени, нежели нам нужно было, чтоб описать их, и уж солнце начинало приближаться к западу, когда волнение
в деревне утихло; девки и бабы собрались на заваленках и запели праздничные песни!.. вскоре стада с топотом, пылью и блеянием, возвращая<сь> с паствы, рассыпались по улице, и ребятишки с
обычным криком стали гоняться за отсталыми овцами… и никто бы не отгадал, что час или два тому назад, на этом самом месте, произнесен смертный приговор целому дворянскому семейству!..
«Очевидно, — говорит он, — царь, еще малоопытный
в искусстве государственного управления, исключительно преданный задушевным мыслям своим, предоставил дела
обычному течению
в приказах и едва ли находил
время для продолжительных совещаний с своими боярами; нередко он слушал и решал министерские доклады на Пушечном дворе» (том II, стр. 133).
Говоря мальчику
обычные слова увещаний, Пётр вспоминал
время, когда он сам выслушивал эти же слова и они не доходили до сердца его, не оставались
в памяти, вызывая только скуку и лишь ненадолго страх.
Он пригласил попа Глеба, желая поговорить о грехе необычном не на исповеди, во
время покаяния
в обычных грехах.
Павел не знал ни одного
обычного в то
время приема молодых людей: он не умел ни закладывать за жилет грациозно руку, ни придерживать живописно этою рукою шляпу, слегка прижав ее к боку, ни выступить умеренно вперед левою ногою, а тем более не
в состоянии был ни насмешливо улыбаться, ни равнодушно смотреть; выражение лица его было чересчур грустно и отчасти даже сердито.
Сначала все пророчили ему скорое и неминуемое разорение; не раз носились слухи о продаже имения Гаврилы Степаныча с молотка; но годы шли, обеды, балы, пирушки, концерты следовали друг за другом
обычной чередой, новые строения, как грибы, вырастали из земли, а имение Гаврилы Степаныча с молотка все-таки не продавалось, и сам он поживал по-прежнему, даже потолстел
в последнее
время.